Поиск
| № | Поиск | Скачиваний | ||||
|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Статья посвящена изменениям образности таксидермических объектов в музеях естественной истории. На ряде случаев прослеживаются связи этих изменений с трансформациями сети разнородных элементов – научных теорий и парадигм, музея, национальной политики, моральных представлений. Таксидермический объект понимается как объект науки, обладающий собственной материальностью и историей, музей – как пространство репрезентации природы, научных категорий и морально- политических идей. Таксидермия входит в музей естественной истории в XVIII веке ценой стирания своей художественности и искусственности в пользу объективной репрезентации «самой» природы. В контексте географических открытий и колониальных завоеваний чучела позволяли решить проблему удаленного во времени и пространстве наблюдения. Благодаря натурализации удается превратить чучело, теперь анонимное и стандартизированное, в воплощение таксона линнеевской систематики, неотделимой от соображений государственного управления ресурсами. Эта сцепка проявлялась в организации пространства экспозиции. В XIX веке с изменением принципа систематики, разработкой идеи организма в таксидермическую экспозицию через диорамы и биологические группы вводится измерение жизни. На конкретном примере демонстрируется использование таксидермических диорам в качестве инструмента морально-политической субъективации индивидов. В середине XX века наступает упадок таксидермии. Актуальная наука меняется и уходит из музеев естественной истории, разрушается колониальная система, критически переосмысливается отношение к колониальному наследию и животным, развиваются кинотехника и телевидение. Чучела становятся нежеланными артефактами жестокой политики и эстетики прежней эпохи и в большей степени объектами критических исследований и истории науки, чем науки. Музеи же, теряя финансирование и посетителей, оказываются в дважды противоречивом положении. Во-первых, между антиисторической натурализирующей научностью и историчностью денатурализованных экспонатов. Во-вторых, между неоднозначными эстетикой и историей таксидермии и изменившимся моральным порядком. Помимо других способов они пытаются разрешить эти противоречия путем переинтерпретации таксидермической экспозиции в рамках экологической повестки и при помощи точечных материально-дискурсивных вмешательств, превращающих чучела в аллегории вымирания и поврежденной природы. Этот ход позволяет удержаться в границах естественно-научного дискурса, одновременно обращаясь к моральному чувству посетителя. Однако при этом он воспроизводит мифологему «золотого века», основанную на противопоставлении природы и культуры, естественного и искусственного. На этом фоне выделяются другие траектории чучел в музее. Во-первых, художественные интервенции на территории музея, обращающиеся к таксидермии и шире архиву естественной истории. В таких случаях музей делегирует художникам право критической рефлексии по поводу научной идеологии и власти. Приводится ряд примеров таких интервенций. Во-вторых, таксидермические коллекции новых типов, изначально создаваемые не как плод объективирующего и систематизирующего подхода науки, а как проявление систематичности насилия и новой природы, безразличной к упомянутым выше оппозициям. Такая таксидермия может стать инструментом осмысления новой природы в эпоху, столь неудачно названную антропоценом, и рабочим объектом постгуманистической образности. Ключевые слова: музей науки, музей естественной истории, таксидермия, экспозиция, природа, визуальность, современное искусство, постгуманизм | 1986 | ||||